Семён, 35 - 26 июля 2008 20:52

В одном городе, я уже не помню в каком именно, и когда это происходило, наверное, очень давно, жил один летописец. Я не знаю, что это был за город, наверное, он лежал на какой-то равнине, может быть, его окружали поля, или леса, а может быть горы, мы не знаем. Мы не знаем, какие дома были в этом городе, может быть каменные, а может быть и деревянные. Наверное, улицы этого города были грунтовыми или, может быть, вымощены камнем, мы не знаем. Может быть, город был полон деревьев и садов, окружающих дома и мощеные улицы. Наверное, в этом городе раздавался стук копыт и скрип повозок. Солнце медленно и сонно поднималось над этим городом, словно из ушата выливая на его жителей золотистый свет, который, переливаясь песнями утренних птиц, заливался в окна и наполнял дома, выгоняя его сонных жителей на такие же позолоченные светом улицы.
Этот летописец, который жил в этом городе, просто ходил по улицам города и записывал те события, которые происходили. Записывал то, что он видел в этом городе, то, что он слышал в этом городе и то, какие эмоции этот город и события в нем вызывали.
Привлекал ли его внимание запах вкусных булочек из кондитерской, где толстый пекарь, сам похожий на свои булочки с румяной корочкой, ловко орудовал лотками со свежевыпеченными, горячими, ароматными и хрустящими булочками, а его жена, похожая на самого пекаря, который сам был похож на свои булочки, ловко расправлялась с зазевавшимися сонными утренними покупателями, спешившими куда-то по залитым золотым светом мощеным улицам, он просто записывал то, что он видел, то, что он слышал и то, какие эмоции это в нем вызывало.
Привлекал ли его внимание воробей, прыгающий по камням мощеных улиц, дразня ленивого, сонного и жирного кота, развалившегося около одного из домов, прищурив глаза от яркого утреннего солнца и меланхолично обозревавшего окрестности с прыгающим вокруг него воробьем, Он просто записывал то, что он видел, то, что он слышал и то, какие эмоции это в нем вызывало.
Привлекал ли его внимание дом, стоявший на перекрестке двух улиц, завесив шторами свои глаза-окна, словно мерно посапывая перед утренним пробуждением своей широкой трубой, из которой только-только начал валить дымок недавно растопленной его жильцами печки, которые вот-вот откроют ему глаза-окна, раздернув штору и впустив внутрь солнечный свет этого утра, он просто записывал то, что он видел, то, что он слышал и то, какие эмоции это в нем вызывало.
Однажды его внимание было привлечено одной лошадью, про которую мне как-то рассказывал мой друг. Эта лошадь тяжело тянула повозку, которая как будто сопротивлялась и не хотела ехать, как будто, ей было неприятно, что ее куда-то тащат. Повозка скрипела и упиралась всеми своими колесами, а лошадь продолжала с усилием ее тянуть, постепенно выбиваясь из сил. Может быть, повозке что-то мешало ехать, может быть, кто-то сказал ей, что не солидно тащиться за лошадью, и она боялась того, что о ней могут подумать, может быть, она боялась быстрой езды или, может быть, было что-то еще, что ей мешало, мы не знаем. Но настал момент, когда лошадь перестала тянуть повозку, и повозка тоже перестала сопротивляться, а лошадь, собравшись с силами, быстро пошла вперед, увлекая за собой ничего не ожидавшую повозку. Повозка хотела было опять сопротивляться движениям лошади, но ей вдруг понравилось это ощущение скорости и легкости, которое она почувствовала, и тогда она отдала себя во власть лошади и даже начала ей помогать, подталкивая ее. Так они неслись вдвоем, навстречу солнечному цвету, вызывая своей скоростью зависть и удивление у прохожих и других повозок. Мы не знаем сколько времени она катали друг друга, получая от этого такое наслаждение, которое они никогда не испытывали раньше. И снова летописец записал то, что он видел, то, что он слышал и то, какие эмоции это в нем вызывало.
И снова его внимание привлек дом, стоявший на перекрестке двух улиц, светивший своими глазми-окнами, словно выпуская перед сном пар прошедшего дня через свою широкую трубу, из которой валил густой дым растопленной его жильцами печки, которые, поужинав, вот-вот закроют ему глаза-окна, задвинув шторы, когда золотой свет вечернего солнца плавно перетечет в сумерки, он снова записал то, что он видел, то, что он слышал и то, какие эмоции это в нем вызывало.
И снова его внимание привлек воробей, прыгающий по камням на мощеных улицах, дразня ленивого, сонного и жирного кота, развалившегося около одного из домов, прищурив глаза на ярко-красный закат и меланхолично обозревавшего окрестности с прыгающим вокруг него воробьем, он снова записал то, что он видел, то, что он слышал и то, какие эмоции это в нем вызывало.
И снова его внимание привлек запах вкусных булочек из кондитерской, где толстый пекарь, сам похожий на свои булочки с румяной корочкой, ловко орудовал лотками со свежевыпеченными, горячими, ароматными и хрустящими булочками, а его жена, похожая на самого пекаря, который сам был похож на свои булочки, ловко расправлялась с уставшими за этот день покупателями, бредущими домой в сумерках, медленно опускающихся на мощеные улицы, он снова записал то, что он видел, то, что он слышал и то, какие эмоции это в нем вызывало. Солнце огромным красным шаром прощалось с этим городом. Оно оставляло его сумеркам. Сумерки отдадут его Луне и звездам. На смену луне и звездам придет рассвет. И снова Солнце взойдет над этим городом. Будет новый день. Летописец снова выйдет на улицы.
Подумай, какие эмоции в тебе вызывает то, что ты живешь.
Сосредоточься на том, что ты чувствуешь. Послушай, что ты слышишь. Открой глаза и посмотри, что ты можешь увидеть. Это твой город. Напиши свою летопись.

• 
• 
•